Две минуты. Тишина длилась ровно две минуты, перед тем, как Марина наконец спросила:     

- Что ты сделаешь со мной?       

- То, чего ты заслужила. Я не прощаю таких выходок, Марина. За это положено наказание.

- Какое?      

- Сейчас узнаешь, - пообещал он и, выдвинув ящик тумбочки, выудил оттуда хлыст. Нет, он никогда не бил женщин. Во всяком случае так, чтобы им это не нравилось. И Марина тоже будет кричать, а затем стонать, жаждая ещё и ещё. И то, что за эти желания возненавидит сама себя – станет для нее лучшим наказанием.    

Он разомкнул наручники на ее запястьях, но только для того, чтобы перевернуть ее на живот и защёлкнуть их вновь. Он ожидал, что она станет умолять его не делать этого, но Марина молчала, очевидно, решив, что не позволит сломить ее морально. Заблуждение, которое скоро растает в ее собственных криках.

Первое касание кожи шлепком было лёгким, почти невесомым. Второе – более резким, но еще недостаточным для того, чтобы вырвать у нее крик. Он позволял ей воображать, что это будет всего лишь лёгкая порка, прежде, чем нанести действительно хлесткий удар. Такой, что она вздрогнула. Такой, что на ее коже остался уродливый красный след. Такой, что его член дернулся, отзываясь острым возбуждением на ее болезненную дрожь.       

Он хлестал ее все сильнее, до тех пор, пока не выбил из нее первый крик, пришедший на смену приглушённым стонам, которые она пыталась заглушить, вцепившись зубами в подушку. Ощущая нарастающее возбуждение, он ударил ее ещё… и ещё. Ее крики сводили его с ума, превращая в алчущее чудовище, желающее причинить ей боль за то, что посмела от него бежать. Когда ее ягодицы стали пылать от его ударов, окрасившись в алый цвет, он отложил плётку и впился пальцами в исполосованную кожу. Он гладил ее, целовал, кусал и лизал, словно просил прощения за то, что сделал. Обманчивая видимость, потому что он отнюдь ещё не закончил свою экзекуцию.     

Его рука скользнула к лону Марины и когда он ощутил, что нежные складки под его пальцами увлажнились, с губ снова сорвался хриплый рык. Она могла пытаться от него бежать, могла лгать себе и ему, но отрицать, что хочет его и возбуждается от того, что он делал – не смогла бы при всем желании.     

Он ласкал ее рукой до тех пор, пока она не стала стонать, готовая кончить. И вот тогда он отстранился, не позволив ей достигнуть оргазма и намереваясь взять ее совсем иначе, чем она того хотела.     

Сначала в узкое отверстие вошёл лишь его палец, мокрый от ее соков. Он проник достаточно легко после того, как накануне Паоло растянул Марину батплагом. К первому пальцу он добавил второй и она дернулась, пытаясь противиться такому проникновению. Тогда он снова взял в руки стек и нанес ещё один – предупреждающий – удар, а затем толкнулся пальцами глубже. До него доносилось ее тяжёлое, неровное дыхание – возможно, она ненавидела его сейчас всей душой, но это ничуть не отменяло того, как она под ним текла.    

Начиная двигаться внутри нее пальцами, он поднес ручку стека к ее губам и приказал:    

- Оближи.     

Очевидно, понимая, что он собирается делать, Марина отрицательно помотала головой и тогда он просто потянул ее за волосы, заставляя вскинуть голову и, нажав ручкой на ее губы, вынудил их раскрыться и принять внутрь холодный металл. Паоло мысленно досчитал до пяти, прежде, чем вынуть рукоятку из ее рта и вогнать туда, где недавно были его пальцы. Резко, быстро, без предупреждения, вынуждая Марину издать хриплый полустон-полукрик. Она вильнула задницей, словно так могла избежать того, что он с ней делал, но это лишь разожгло в нем ещё больший азарт.       

Он имел ее ручкой стека, одновременно начиная ласкать сам себя рукой, и испытывал от этого настолько извращённо-сладкое удовольствие, какого, возможно, ещё никогда не знал. Увлажнённый ее собственной слюной металл скользил внутри Марины, а рука Паоло скользила по твердой плоти, готовой взорваться от сумасшедшего возбуждения, которое испытывал. Но он собирался позволить себе это только тогда, когда сама Марина капитулирует под его грязными ласками.        

Он намеренно замедлил темп, в котором трахал упрямую девчонку ручкой хлыста, вынуждая  издать протестующий звук, свидетельствующий о том, что она готова кончить. Тогда Паоло стал двигать стеком быстрее, одновременно ускоряя движения собственной руки и в тот момент, когда Марина вскрикнула, разрядившись, кончил сам, оросив своим семенем ее пылающие ягодицы.

- Видит Ад, я хотел это сделать совсем не так, - прохрипел он, отбрасывая хлыст. – Но ты меня вынудила.

Одним быстрым движением Паоло застегнул брюки и, поднявшись с постели, снова склонился над Мариной, отчего-то вновь испытывая нечто, похожее на нежность. В той степени, в какой был на это вообще способен.

Его рука ласкающе коснулась ее волос, когда он сказал:

- Ты прошла третий круг, Марина. Послезавтра тебя ждёт четвёртый. На маскараде, о котором я тебе говорил. И на этот раз постарайся меня не расстраивать, моя девочка.      

Притянув к себе Марину, он впился в пухлые губы коротким болезненно-сладким поцелуем, после чего отпустил ее, и, резко выпрямившись, добавил:       

- Ты останешься здесь на некоторое время, чтобы осознать свои ошибки. За тобой придут позже.      

Сказав это, Паоло направился к двери, испытывая странное ощущение, что наказал не только Марину, как то должно было быть, но и самого себя. И это породило в нем предчувствие, что все кончится совсем не так, как он то планировал.      

И это будет вовсе не счастливый конец.

Часть 16

Ей не удалось! Ей ни черта не удавалось, когда Паоло показывал Марине, насколько далеко распространяется его власть. И она была уверена, что только начала испытывать грани всего, что он мог с ней сотворить. Даже если уже прошла столько всего, сколько иные девушки не испытывают за всю свою жизнь, считать, что скоро её ожидает конец испытаний - было величайшей глупостью.     

Её освободили нескоро. Марина долго лежала обессиленная настолько, что даже не могла плакать. И когда чувствовала, что по телу прокатываются отголоски уродливого удовольствия от того, что вытворил с ней Паоло, продолжала ненавидеть и его, и себя.        

Когда вернулась в комнату, девочки, похоже, уже знали досконально обо всём, что ей пришлось пережить. Кейт и Лили выглядели встревоженными, Эля - пожала плечами и отвлеклась на то, чем занималась всё это время - продолжила расчёсывать тёмные локоны. И Марине тоже ничего не оставалось, как стать частью этого обыденного времяпрепровождения. Она вообще поймала себя на мысли о том, что становится равнодушной к тому, что с ней делают. Не сразу, нет. Но когда проходит эти чёртовы «круги», придуманные Паоло, весь остальной мир словно бы теряет цвета. А сама она - испытывает безразличие. И уже всё, что её окружает, в чём она обязана участвовать, приобретает черты нормальности.      

- Завтра праздник, - как можно спокойнее произнесла Эля, когда Марина сидела на постели и смотрела в одну точку. - Будут важные люди.     

Она явно рассказывала это с какой-то целью, ведь не зря же покосилась на Марину, которой было плевать на всё, что говорилось и делалось вокруг неё.    

- И? - вскинула она голову, когда молчание затянулось. - Скажете, что будет кто-то круче Паоло?     

Марина фыркнула, получая какое-то уродливое удовольствие от того, что на неё направлены настолько удивлённые взгляды, и отвернулась от остальных. Её начинала раздражать эта их готовность сделать всё, чего бы ни пожелал хозяин «Парадизо». Пусть желают быть использованными сколько влезет - это в любом случае не её путь.       

До следующего вечера Марину никто не трогал, и у неё даже возникло обманчивое впечатление, будто теперь всё будет именно так. Она сможет передвигаться по особняку, когда ей вздумается, даже выходить в сад без сопровождения. И это почему-то тоже злило. Словно Паоло понимал - теперь попытку сбежать она не предпримет даже под страхом смертной казни. И ведь был прав - последнее, о чём думала Марина, - побег. Она знала, что её волю если не подавили, то очень к этому близки, и как бы ни пыталась противопоставлять этому свои желания, у неё ничего не выходило.